Научно-просветительный центр «Холокост» и Центр истории Холокоста и геноцидов Российского государственного гуманитарного университета совместно с кафедрой Русистики Университета имени Етвеша Лоранда (Будапешт) и редакцией журнала RussianStudies.hu, при поддержке Российского центра науки и культуры в Будапеште, — начинают проект «Освобождение Венгрии в зеркале дневников и писем о боевых действиях и повседневной жизни советских солдат». Особое внимание будет уделено свидетельствам об освобождении узников гетто и их встречах с освободителями.
Планируется подготовить книгу с подборками выявленных документов, а также исследовательскими статьями венгерских и российских историков. Результаты проекта будут представлены также на научных конференциях и семинарах педагогов. Приглашаем к сотрудничеству наших коллег! Предложения и документы из региональных сборников писем и дневников периода Великой Отечественной войны просим направлять по электронной почте centre@russianstudies.hu и arch@holofond.ru
Сегодня мы публикуем первую подборку по теме проекта.
«…И НА ГРУДИ ЕГО СВЕТИЛАСЬ МЕДАЛЬ ЗА ГОРОД БУДАПЕШТ»
С весны 1944 года венгерское руководство, пытаясь выйти из войны, начало тайные переговоры с Западом. В ответ Гитлер ввёл в Венгрию немецкие войска, якобы «для помощи венграм». Более 550 000 венгерских евреев были весной-летом 1944 года были депортированы в Аушвиц, где большинство из них были немедленно уничтожены.
29 августа 1944 года под влиянием перехода Румынии на сторону антигитлеровской коалиции правительство генерала Лакатоша заявило о необходимости вести переговоры не только с англичанами и американцами, но и с Советским Союзом. После этого на территорию Венгрии было введено ещё несколько немецких дивизий. Правитель (регент) Венгерского королевства адмирал Хорти, тем не менее, продолжил сепаратные переговоры, предложив США и Великобритании перемирие на условиях недопущения в Венгрию советских войск. Получив отказ, он вступил в переговоры с СССР, который потребовал от него вступить в войну на стороне антигитлеровской коалиции. В результате 15 октября 1944 года правительство Хорти объявило о перемирии.
Но в Будапеште произошёл государственный переворот, поддержанный Германией. Сын Хорти был похищен и взят в заложники отрядом во главе со знаменитым диверсантом Отто Скорцени. Затем Скорцени захватил и самого Хорти. Через несколько дней адмирал передал власть лидеру прогерманской партии «Скрещённые стрелы» Ференцу Салаши, который немедленно призвал венгров к сопротивлению «русскому нашествию».
По своему упорству это сопротивление не уступало немецкому в боях за Восточную Пруссию и Берлин. Венгрия среди всех союзниц Гитлера противостояла Советскому Союзу дольше всех — до марта 1945 года. Венгерская операция оказалась самой тяжёлой и длительной среди всех, проводимых Красной Армией в Восточной Европе. Поначалу операцию поручили 2-му Украинскому фронту. Затем пришлось задействовать 3-й Украинский и 4-й Украинский фронты, союзные румынские, болгарские и югославские дивизии. Две венгерские дивизии, которые вошли в оперативное подчинение 3-му Украинскому фронту, также вместе с советскими войсками освобождали свою страну от нацизма.
Немецкие и венгерские войска не только ожесточённо оборонялись, но и переходили в контрнаступления. Так, в районе озера Балатон в марте 1945 года Красной Армии пришлось вести последнюю крупную оборонительную операцию в ходе Великой Отечественной.
Будапешт был взят 13 февраля 1945 года, после тяжелейших боёв. Красной Армией были спасены около 90 000 узников Будапештского гетто. Защищавшая город германская группировка была ликвидирована. В плен попал командующий обороной Будапешта вместе со штабом. В честь этой победы в Москве был дан салют 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий.
Но победа далась большой ценой. Безвозвратные потери Красной Армии в ходе Будапештской операции составили более 80 тысяч человек, более 240 тысяч человек были ранены. Потери противника составили до 50 тысяч убитыми и 138 тысяч пленными. В Балатонской оборонительной операции потери 3-го Украинского фронта составили более 32 тысяч человек, из них 8,5 тысяч — безвозвратно
Эти бои лучше всего иллюстрируют письма, дневники и воспоминания рядовых её участников: связист, артиллерист, медицинские работники, журналисты, водители.
Особый интерес представляют бытовые подробности и впечатления от жизни разных слоёв венгерского населения, встречи и беседы с ними. Некоторые истории — как находка сокровищ семьи графа Эстергази — носит почти детективный характер. Неверно представлять воинов-освободителей, как пытаются некоторые журналисты, в виде насильников и мародёров.
Да, эксцессы были, и этого не скрывают в своих дневниковых записях очевидцы. Но не эти единичные эпизоды, а завязавшийся разговор, совместная игра на фортепиано, очарование венгерской природой — вот что вынесли из этих боёв, не очерствев сердцем, наши солдаты… Увы, мы никогда не узнаем, о чём пела двадцатилетняя девушка, которой посвящено одно из писем, — фронтовой водитель, погибшая с песней на устах под Кечкеметом.
Её, всех авторов этих писем и дневников, как и безымянных героев Будапештской битвы, сделали бессмертными заключительные аккорды знаменитой песни Михаила Исаковского на музыку Матвея Блантера: «И на груди его светилась медаль за город Будапешт».
Большинство публикуемых документов взято из сборников «Сохрани мои письма…», изданных Центром «Холокост» в 2007–2019 годах, привлекались также опубликованные письма и дневники, хранящихся в архивах Владимира и Республики Мордовия. Предлагаемые читателю тексты писем и дневников — первый шаг в реализации совместного проекта.
Публикацию подготовил сопредседатель Центра «Холокост», профессор РГГУ Илья Альтман.
«ДВИЖЕМСЯ ПО ВЕНГЕРСКОЙ РАВНИНЕ»
Абрам Саулович Шевелев (1917–1994). Родился в городке Ляды нынешней Витебской области (Республика Беларусь). В 1940 году окончил Смоленский государственный медицинский институт. В октябре 1941 года, несмотря на освобождение от призыва, добровольцем ушёл в армию. Врач-ординатор эвакопункта № 24 Западного фронта. С сентября 1942 года — командир санитарного взвода медсанбата 53-й стрелковой дивизии. Воевал на 2-м Украинском фронте. Освобождал Румынию, Венгрию, Чехословакию, Австрию. Награждён орденами Отечественной войны II степени и Красной Звезды. Демобилизован в мае 1946 года в звании майора. Жил в Смоленске. Известный советский иммунолог и микробиолог, доктор медицинских наук, профессор. В последние месяцы войны вёл дневник в записной книжке, принадлежавшей… графу Эстерхази. Копию дневника передал в Архив Центра «Холокост» его сын, А. А. Шевелев (Москва). Дневник опубликован в сборнике «Сохрани мои письма…. Письма и дневники советских евреев. 1941–1945 гг.». Вып. 1. М., 2010. С. 262–269.
Я пол-Европы обошёл,
Десятки городов встречая,
Я видел сотни чуждых сёл,
Леса Карпат и бег Дуная.
(Абрам Шевелев)
20 октября 1944 г.
Вот уже 31-й день движемся по венгерской равнине. Проезжаем города, фермы, церкви, виноградники, поля с кукурузой.
Вчера остановились в Сачхалли [одно слово неразборчиво], я принял его за город, но жители говорят, что это деревня населения 10000 человек. Домики аккуратные, красивые, большей частью в виде коттеджей. Врачи все остановились на квартире у местного учителя ботаники и географии. Учитель занимает уютный коттедж из 6 комнат с верандой. Полы покрыты масляной краской, мебель новая, покрытая лаком. На кроватях белоснежные простыни. Письменный стол. Электричество. Рояль венской фирмы Андерсон. Мы попросили хозяйку сыграть на рояле. Она исполнила недурно несколько вещиц Мендельсона, Грига, Шопена. Потом вальс исполнил ее одиннадцатилетний сын.
Младший мальчик перед сном переоделся в шёлковый комбинезон и пижаму. После этого я сел за рояль и аккомпанировал Володе Арзамасову, который пел русские песни.
Тут мы вдруг обнаружили, что нас здесь сидит 7 человек врачей, и все разных наций: узбек, татарин, армянин, еврей, русский, белорус и азербайджанец. Любопытная деталь: среди нот, лежащих на столе, я заметил русское издание прелюдий Лядова 1938 года.
Вторая деталь: хозяйка сыграла нам на рояли «Синий платочек» и «Катюшу».
Заснули мы на белоснежных простынях. В 6:30 нас разбудили, и мы поехали в Эндрёд. Эндрёд — большая деревня с 16 000 населения. Здесь, как и в других деревнях Венгрии, чистота в домах, какой-то особый уют.
За время войны я уже проезжаю третью нерусскую страну и в каждой стране есть присущие только ей особенности.
Бессарабия — много вина и мамалыги, но мало хлеба. Безукоризненная чистота в домах. Обилие собак: почти в каждом дворе 1-2 собаки. Типичное расслоение деревни на кулаков, середняков и бедняков. В отношении культуры и чистоты городское население нерезко отличается от деревенского.
Румыния — оставляет впечатление блестящего мыльного пузыря, блеск и помпезность снаружи, бескультурье и ничтожество внутри. Показной блеск городов и мотыги, вши, [неразборчиво] в деревнях.
Венгрия — здесь пока у меня впечатления противоречивые.
Общий культурный уровень населения значительно выше, чем в Румынии. Деревни мало чем отличаются от городов. В большинстве деревень электричество, домики типа коттеджей с весьма культурной мебелью. Характерно устройство печей — в Бессарабии печи построены по типу русских печей, но с витиеватыми колонками, полками, с пестрой раскраской. В Трансильвании во всех деревнях имеются стандартные железные печи-плиты. В Венгрии печи своеобразны — по форме напоминают половину эллипса, причем топка — снаружи комнаты.
Люди одеты прилично, большей частью со вкусом. Дома большей частью опрятны и снаружи, и изнутри. Люди — моложавые, с чуть приплюснутыми широкими носами. Женщины не блещут фигурами, но имеют довольно правильные черты лица. К советским офицерам предупредительны, вежливы.
Вчера мне, однако, пришлось убедиться в некотором своеобразии здешней культуры. Отправился я побриться в парикмахерскую. Приятная дама с пикантной фигурой и приятным манерами предложила мне сесть в кресло и повязала на мою шею салфетку. До меня у неё брился венгр типа люмпен-пролетарий. Приятная дама, мило улыбаясь, не потрудилась даже не только помыть кисточку, но даже мыльную воду после моего предшественника не вылила. Поболтав в ней кисточкой, она с таким усердием стала мылить мне щеки, что я чуть не охнул. С покорностью подопытного кролика я ждал, чем меня моя дама ещё порадует. Ждать пришлось недолго. Когда дело дошло до усов, моя пикантная мучительница стала размазывать мне мыльную пену по верхней губе пальцем. После этого ее заменил мужчина, конечно, без халата, который меня довольно быстро обрил.
Не успел я опомниться, как ко мне опять подошла дама, и с молниеносной быстротой растерла по лицу мокрой губкой. После этого с меня попросили рубль и, наконец-то, оставили в покое. Таким образом, в венгерской культуре есть какой-то существенный изъян. У нас, всё же таких вещей не встретишь. Каждый мелкий собственник здесь может выкидывать подобные колена, т. к. должного государственного контроля над ними нет.
Валюта в почете больше русская. К бумажным деньгам население относится с недоверием, метр шерсти стоит 150 рублей. А до войны стоил 80 копеек. Хорошие сапоги стоят 50 рублей, а до войны стоили 25 рублей. В освобождённых нами селах организуются комитеты, компартии и сельсоветы.
Любопытна ненависть, с которой относятся друг к другу венгры и румыны. У нас работает в МСБ [медико-санитарный батальон] один шофёр — румын. Сегодня он немного выпил, и его неприязнь к мадьярам выражена особенно ярко. У нашей кухни группа мадьяр жарила картошку. Наш румын долго терпел, но когда они кончили жарить картошку, он подошёл к ним с метлой и стал их гнать, подкрепляя свои слова крепкими русскими матерными ругательствами.
27 октября 1944 г.
Сегодня с Шестаковым ездил на переправу через р. Тиса. Переправа представляет собой паром на понтонах. На этом понтоне можно одномоментно переправить только или одну автомашину, или одну пушку. Процесс погрузки и разгрузки одной пушки длится около 3 часов. Река в этом месте довольно широкая, быстрая. Левый берег покрыт кустами. Погода пасмурная, беспросветно серая. Вcё время идёт мелкий надоедливый дождик.
Противник этот участок обстреливает слабо: за время нашего пребывания здесь только три раза разорвалась шрапнель, 500-600 метров от нас.
Решили переправиться на лодке. На лодках переправляют боеприпасы, медикаменты. Идём к лодке по скользкому грязному берегу. Около лодок стоит небольшой плот на железных бочках. У плота сидит знакомый старшина из полка Фельдмана.
— Ваш плот? — спрашиваю его.
— Наш.
— Что же можно перевезти на таком маленьком плоту?
— Да вот, одну кухню уже перевезли на дно, — с невозмутимым спокойствием говорит старшина. Переправляемся на лодке на правый берег.
На правом берегу стоит под деревом палатка, которая представляет собой правобережный эвакопункт для эвакуации раненых. В палатке работают Пирков, Увров и Сушко. Они оказывают раненым необходимую помощь, обогревают их, поят горячим чаем.
Когда раненый готов к эвакуации, его переносят вниз, к самой реке, где для них приготовлены агитки, прикрытые плащ-палатками. Оттуда раненых переправляют на пароме или на лодках.
Здесь как на ладони виден наш передний край — лесок не дальше, чем 1,5 км от правого берега.
После нас перевез Сидоренко обратно на левый берег. Здесь находится левобережный эвакопункт, организованный медсанбатом. Около палатки дежурят лошади из санрот [санитарных рот].
Вспоминаю, что в октябре прошлого года мы форсировали Днепр. Тогда на Бородаевском плацдарме мы стояли 18 дней.
12 ноября 1944 г.
Одиннадцать дней не писал дневник, и с тех пор много воды утекло.
Во 1-х, за это время я успел сделать фотографии — достал фотоаппарат и фотографирую. Сделал уже несколько посредственных негативов и карточек. Во 2-х, за этот период мы сегодня уже переехали на четвёртое место дислокации. 1. Безымянный 2. Яскорени 3. г. Абонь и сегодня. В г. Абонь мы прожили 4 дня.
Я ещё больше убеждаюсь, что культурный уровень населения здесь весьма высок. За это говорит хотя бы тот факт, что нигде в квартирах я ещё вшей не набрался, хотя часто сплю в гражданских постелях — правда, на своей простыне и под своим одеялом.
В г. Абонь скопилось очень много войск — пехота, казаки, танкисты. Видимо, народ почувствовал конец войны: органы юстиции расстреляли в городе двух бойцов за изнасилование местных женщин.
По ночам раздаются пьяные песни — это чаще всего горланят казаки и танкисты. На днях группа танкистов и казаков напилась, сняла часового в корпусном прачечном отряде и изнасиловала там 12 девушек. Что же будут делать эти «славяне», когда будет объявлено об окончании войны? Я всё же на войне 4-й год, но с такой грандиозной распущенностью встречаюсь впервые. Видно, война скоро кончится.
13 декабря 1944 г.
5 декабря началось наступление. Утро началось двухчасовой артиллерийской канонадой.
В замке в Туре рядом с нашим местом находились Шумилов, Малиновский и Тимошенко [советские полководцы]. Первый день наступления дал мало — продвинулись на 3 км. Но 6 декабря фронт был прорван. На дорогах по шоссе стояли по несколько километров пробки из машин, танков и повозок. Ещё 3 декабря пробки были такими, что по шоссе трудно было пройти пешком. Теперь это оказалось опасным, т. к. раненых эвакуировать в МСБ было очень трудно — раненые проезжают 8-9 км за сутки.
16 января 1945 г.
Со времени последней записи много воды утекло. С тех пор, как мы постояли около 10 дней в обороне, затем опять наступление. МСБ переехал в Мари-Нейтрл в помещение единственной в мире женской тюрьмы. Там я провел первую ночь в карцере, а потом переехал в прелестную виллу на горе — 400 м от тюрьмы.
Перед этим неудачно спрыгнул с машины во время поездки в Верюге к Лившицу — получилось растяжение. Несколько дней просидел. Затем МСБ переехал <…> в здание духовной семинарии. В семинарии находились 22 монаха — преимущественно доктора, философы и математики. Один монах служил 30 лет в Королевской Будапештской опере [Венгерский королевский оперный театр] — солистом на виолончели. Поступил в монахи этим летом, т. к. умерла его жена. Я затащил его в комнату врачей, и он чудесно исполнил ноктюрн Шопена, несколько других классических вещей. Когда он кончил, я его поблагодарил. Он попрощался со мной, затем протянул руку Козловскому — тот демонстративно отдал честь и повернулся спиной — старик остался с протянутой [рукой], как нищий. На новый год монахи сервировали в зале нижнего этажа столы.
За столом сидел весь личный состав МСБ — за исключением девушек — все они, за исключением двух, были разобраны кавалерами в другие места. В 24:00 по радио часы Кремля пробили 12 ударов, я выпил свой бокал и сразу уехал к Фельдману в Юран-Невский — за 12 км. Туда приехал в 1.30 ночи <…>.
Из воспоминаний Абрама Шевелёва (написаны не ранее 1992 года, источник: http://sgma.alpha-design.ru/MMORPH/N-27-html/shevelev/shevelev.htm):
Как-то во время наступления наш медсанбат расположился в имении графа Эстерхази — крупного венгерского магната [К побочной линии графской семьи принадлежит майор Фердинанд Вальсен-Эстерхази (1847–1923) — офицер французского генерального штаба, один из главных фигурантов дела Дрейфуса]. Белокаменный дворец графа находился в большом парке, в котором свободно гуляли восемь павлинов.
Вечером в медсанбат поступил сигнал тревоги: разведка сообщила о возможности применения немцами средств химической войны на участке фронта нашей дивизии. Я направил на передовую капитана Салиева, командира отделения санхимзащиты (СХЗ), которое входило в состав санитарного взвода (командиром был я). До того отделение санхимзащиты было использовано только один раз: когда химрота дивизии отравилась трофейным метиловым спиртом. Три человека тогда погибло, а военфельдшер весельчак Лизгунов ослеп на всю оставшуюся жизнь. Сейчас впервые мы столкнулись с опасностью химической войны. К счастью, тревога оказалась ложной, и мы легли спать.
Я спал в спальне графа, на его мягкой пуховой постели. Рядом на столике лежала толстая записная книжка графа — справочник бизнесмена за 1912 год с картой Австро-Венгрии, курсами валют, многочисленными таблицами и адресами знакомых. Возле записной книжки располагался флакон французских духов. Я его случайно опрокинул на книжку, образовалось маслянистое пятно, которое пропитало десятки страниц. Эту книжку я сохранил до сих пор, в ней я в течение нескольких месяцев вёл дневник, а маслянистое пятно и слабый запах духов, едва ощутимый и сейчас, напоминают о том, что случилось во дворце наутро.
А утром следующего дня произошло следующее: саперы искали мины и в подвале дворца начали простукивать стены: кто-то из графской челяди сообщил, что граф перед отъездом замуровал в стенах подвала несметные ценности. Саперы обнаружили пустоты и вскрыли восемь камер-комнат. В одной из них хранилось старинное оружие, в другой — изделия из хрусталя, в третьей — фарфор. В нескольких камерах хранились картины, большая часть которых была свёрнута в рулоны. Особый интерес вызвали у меня коллекция монет и медалей, в том числе медалей, выбитых во время Великой французской революции. Коллекция хранилась в большой шкатулке, инкрустированной перламутром.
Мы ходили по камерам, как говорится, с отвисшими челюстями. Конечно, очень хотелось взять что-нибудь на память. Вероятно, наибольшей ценностью обладали картины и коллекция монет. Но, во-первых, у нас не было специалистов, которые могли бы определить ценность картин и монет. Во-вторых, трофеи было запрещено брать, так как их собирала специальная трофейная команда. Кроме того, появился майор Сидоров, а его сильно опасались. На память об этих сокровищах у меня остались только записная книжка графа и кинжал, инкрустированный перламутром. Кинжал был мною утерян, а записная книжка хранится до сих пор.
* * *
«НАСЕЛЕНИЕ ПРЕКЛОНЯЕТСЯ ПЕРЕД НАМИ, КАК ПЕРЕД ПОБЕДИТЕЛЯМИ»
Журналист Григорий Макарович Прекин (1923-2013) родился в небольшом селе в Мордовии, до войны работал в районной газете. После окончания военного училища — командир роты химзащиты, старший сержант. В конце войны — корреспондент дивизионной газеты. С осени 1944-го и до Победы находился в Венгрии, за бои на территории которой награждён орденом Красной Звезды и медалью «За взятие Будапешта». Его письма адресованы жене Антонине, на которой он женился в 17 лет и с которой прожил почти шесть десятилетий. Они опубликованы в сборнике «Письма Победы» (Саранск, 2010. С. 228–230).
[начало октября 1944 года]
Обстоятельства сложились так, что данное письмо я начал писать в одной стране [в Румынии], а закончил в другой. То есть мы пересекли границу. Особых впечатлений у меня нет, так как продвигаемся стремительно, что и не успеваешь ознакомиться с их общественными порядками.
12 октября 1944 г.
Привет из Европы! Здравствуй, дорогая моя Тося! <…> Дорогая моя! Я сейчас воюю со злым противником. Как они ни сопротивляются, проклятые, но мы их бьём и гоним вглубь страны. Богачи бросают все свои имения и удирают без оглядки. До чего же они богато жили! В домах столько безделушек — и все серебряные или позолоченные. Я тебе взял несколько оригинальных вещей.
В личной жизни живу, как теперь говорят, «на большой». Прости, дорогая, здесь я научился выпивать. Как же не выпить, если везде полно вина? Я часто вспоминаю вас, родные. Мы уже не кушаем конфеты и шоколад, а вы как там, милые? Если бы можно было посылать по почте, с великим удовольствием бы. Но не могу помочь. Тося, к купил себе два золотых кольца и ручные часы. Буду жив, здоров, постараюсь для тебя достать хорошие часики.
7 ноября 1944 г.
Здравствуйте, дорогие Тося и девочка Аллочка! <…>
Во-первых, о себе. Живу в полном достатке. Ни в чём не нуждаюсь. Есть и винцо, и курочка. Словом, в настоящее время пьём и едим, как говорят, по горло. К тому же получаем содержание иностранной валютой. Теперь нас не узнать. Все ребята приоделись, накупили часов и разных других вещей. Я приобрёл себе карманные часы.
Сейчас нахожусь в Венгрии, гоним проклятых немцев и венгров, не даём им ни минуты передышки. Стиль здесь близкий к немецкому. Такие же строения готического стиля, та же аккуратность. Меня удивляет, сколько здесь мебели — и очень изящной. А разных безделушек, баночек и коробочек — бессчётно.
Население преклоняется перед нами, как перед победителями, снимает шапки. Но язык их никак не даётся, трудный очень. По-румынски и по-болгарски я знаю много фраз, а по-венгерски абсолютно ничего.
В письме посылаю несколько открыточек, пусть они будут для вас наглядным образом того, где я нахожусь. Кончится война, и тогда я сам расскажу о загранице. Это будет очень интересный рассказ о походе в европейские страны с целью освобождения народов от фашистской мрази.
27 февраля 1945 г.
Венгрия.
Дорогая моя! <…> На днях мне пришлось побывать в отдалённости от фронта. Сейчас опять прибыл на фронт. Что же? Ещё один сильный напор на немца, и ему придёт «капут»… Тосенька, я участник Великой Будапештской битвы. Ты, должно быть, читала в газетах и слышала по радио о том, какие у нас разыгрываются бои. <…>
Дорогая! Я послал тебе маленькую посылочку. В ней нет дорогих вещей, но зато дорог сам подарок. Я вложил в него несколько носовых платочков с тем расчётом, чтобы было всем по одному. А Аллочке выбери самый лучший. Клавочке я положил браслет, а тебе, как медичке, термометр. Знай, что я очень люблю твою профессию.
В письмах Григория Прекина нет описания боёв. Между тем, орден Красной Звезды Прехину вручили за конкретный бой в небольшом венгерском городке, где располагался политотдел дивизии. В мордовских СМИ об этом бое говорилось так: «В тылу Красной Армии оказалась крупная группировка противника. Защищал здание политотдела лишь музыкальный взвод, который вместо привычных инструментов в руки впервые взял оружие. Прекин к тому времени был опытным бойцом, он выбрал позицию на углу здания политотдела. К его удивлению, трубачи и скрипачи сыграли неплохую оборонительную мелодию: стреляли на удивление точно. Позже начальник политотдела объяснит музыкальный героизм: „Жить хотели“. А когда с фронта подоспела подмога, сержант с музыкантами ухитрились взять в плен небольшую группу немцев». Правда, в наградном листе подвиг Прелина описан несколько иначе.
* * *
«ГОВОРЯТ НА ЗВУЧНОМ ЯЗЫКЕ, В КОТОРОМ ПРИНЦИПИАЛЬНО НЕТ ДРУГИХ ГЛАСНЫХ, КРОМЕ „Э“»
Исаак Моисеевич Рабинович (1911–1977). Родился в городе Краслава Витебской губернии (ныне — Латвия). Двоюродный брат чемпиона мира по шахматам Михаила Ботвинника. До войны жил в Риге, учился и преподавал математику в Латвийском университете. Эвакуировался из Риги 27 июня 1941 года вместе с женой Дорой Борисовной в село Уни Кировской области (туда впоследствии были адресованы письма Исаака Рабиновича). Там же в ноябре 1941 года родился его сын Владимир. В начале сентября 1941 года Рабинович добровольцем вступил в формировавшуюся 201-ю Латышскую стрелковую дивизию. Был направлен в топовычислительный взвод 220-го артиллерийского полка. Участвовал в боях под Москвой и Старой Руссой зимой 1941–1942 годов. В марте 1942 года был ранен. Позднее служил рентгенотехником в передвижных госпиталях Северо-Западного, Степного и 2-го Украинского фронтов. Осенью 1944 года был назначен «главным рентгенотехником фронта» в звании «старший техник-лейтенант». Участвовал в освобождении Румынии, Буковины, Венгрии, Чехословакии. После войны преподавал математику и астрономию в Латвийском государственном университете. Доцент. Был выдающимся популяризатором математических, астрономических знаний, историком этих наук. Копии писем и фотографии в Архив Центра «Холокост» передал Владимир Рабинович (Рига), родившийся в эвакуации. Опубликованы в сборнике «Сохрани мои письма…». Вып. 3. М., 2013. С. 112, 123.
30 ноября 1944 г.
Моя дорогая Дорик!
Вот уже второй день нахожусь в довольно красивом и порядочно разбитом городе, население которого частично бежало, частично приспосабливается. Говорят эти туземцы на звучном языке, в котором принципиально нет других гласных, кроме «Э» во всевозможных фонетических оттенках. Язык не индоевропейского корня, и сговориться с ними невозможно. Меня поместили в хорошей комнате на пуховике, замечательно кормят и т. д. Всё это происходит в одном т. наз. «нашем хозяйстве», т. е. воинской части, куда я приехал «гонять, вздрючивать, тащить и не пущать». В городе совершенно своеобразные материально-экономические отношения. Купить ничего нельзя — всё можно получить без денег — всё можно получить без денег, если найдешь… но никто ничего не берёт, так как кому из нас на таком отдалении от родных надо т. наз. гражданское барахло. Это, конечно, не относится к брошенной спецаппаратуре. Сама понимаешь, раз я здесь, то дело пахнет рентгеновскими делами.
Работы ужасно много. Чтобы написать тебе письмо, я встал на час раньше. Много вина, но я так и не научился его употреблять. Много также женщин, но я тоже не научился… так что ты можешь быть спокойна.
Из жанровых сценок. Вчера каких-то 6 соотечественников Франца Листа пришли к нам в столовую с орудиями музыкального производства. Их по глупости впустили. Боже, как они фальшивили: в конце я не вытерпел и заставил их настроить инструменты.
Дорик, я мог бы тебе теперь написать очень много разных впечатлений и мыслей, но нет времени. Поэтому прерву. Будь здорова, поцелуй детишек.
Твой любящий муж Исаак.
17 января 1945 г.
Моя дорогая Дорик!
Получил твои две открытки с дороги и со станции Зуевка. Только теперь я поверил, что вы действительно поехали. Это вроде того, как мой покойный отец не верил, что я способен жениться, пока не увидел приглашение на свадьбу, отпечатанное на древнееврейском языке. Помнишь! Я мысленно путешествую вместе с вами. Ах, если бы у вас была моя машина, то, несмотря на дальний путь, она быстро бы вас домчала. Однако путь моей машины несколько в сторону — западнее от вас, через Берлин, впрочем, надо будет заехать и в Вену, и в Прагу. Таким образом, как видишь, я запроектировал довольно большое среднеевропейское турнэ. Беда только, что я не знаю сроков, когда это турнэ закончится. Мой эмприссарио [так в тексте] не включил этот пункт в контракт. Что прислать в посылке — по части еды или вещей? Пошлю, когда восстановим почтовую связь. Так вообще жизнь у меня течет обычно.
Часто в дороге, очень редко «дома». Да признаться, уже отвык от состояния «дома» и стараюсь поскорее опять оказаться в дороге. Если я перестану работать хоть на один час, то сразу погибну от кошмаров фантазии.
Завоёванная страна. Местного населения мало, и мы его не замечаем, по крайней мере, я. Сегодня случайно имел неожиданное развлечение: наскочил на одного аспиранта кафедры диалектического материализма. Провели несколько часов в приятных воспоминаниях о былых высотах философии, на которых когда-то мы пребывали, как об этом сказано у Тита Лукреция Кара.
Развлекаюсь также игрой на губной гармошке. Прямо удивительно, как много мотивов из неё можно извлечь, но только в мажоре. Я пришел к необычайному открытию, что большинство тем популярных произведений умещается на протяжении 1 1/2 октавы. Так я полностью выигрываю финал 9 симфонии, мажорную тему D — дурного (скрипичного), полонез Падеревского, Колыбельную Моцарта, Колыбельную Брамса, арию Джильды, арию Герцога, мажорные темы из Кармен, куплеты Трике, Пастораль из Пиковой Дамы, все гимны союзников, «Звёздное знамя» [«Знамя, усыпанное звёздами», гимн США] и т. д.
Это обычное состояние — Сергеенко крутит баранку, а я играю на гармошке, машина шуршит по асфальту или подпрыгивает по гравию.
Как-то затрофеил книжку Анатоля Франса «Синяя борода и его 7 жён» и другие рассказы. Теперь перед сном читаю по страничке. Нужно сказать откровенно — в немецком переводе Анатоль Франс звучит неплохо.
Будь здорова, моя дорогая Дорик, ты или моё письмо будет раньше в Риге. Твой любящий муж Исаак.
* * *
«ВОЮЕМ В ВЕНГРИИ»
Фрида Абрамовна Паперная родилась в 1919 году в Чите. В 1942 году окончила Свердловский мединститут. После практики в госпитале города Камышлов призвана на фронт. Прошла путь от города Сухиничи до Граца (Австрия). Гвардии старший лейтенант медицинской службы. Награждена в 1944 году орденом Красной Звезды. Проживала в Иерусалиме (Израиль). Её письма адресованы отцу, Абраму Хаимовичу Паперному и родным в Москву. Письма и фотографию передала автор и её брат, М. А. Паперный (Москва). Опубликованы в сборнике «Сохрани мои письма…». Вып. 2. М., 2010. С. 272.
12 декабря 1944 г.
Дорогой папочка!
Получила сегодня днём сразу шесть писем, и пять из них — из дома. Очень рада, что вы мне пишете. Получила также письмо и от Нюры.
Живу я, папочка, по-прежнему. Воюем в Венгрии, видели тяжёлые упорные бои. Пока жива и здорова, чувствую себя хорошо. Далеко-далеко от вас всех, от родной земли, а поэтому естественно и то чувство тоски, которое иногда нападает на нас всех.
Сегодня получила в письме вырезку из газеты, которую посылал ты. Короткая статья «Жизнь», читали её и все мои коллеги. Что я могу сказать по этому поводу? Я два года на фронте, два года в передовом пункте, там, где на первом пункте медицинской помощи есть врач. Ближе уже врачей нет, есть только фельдшер и санинструктор. За два года войны я была во многих боях. Видела много того, что никогда не забуду, чего нельзя забыть, много пережила. И я могу сказать, что статья написана красиво, но нереальна. Такую статью написал [одно слово неразборчиво], сидя в глубоком тылу, в спокойной обстановке, не видя фронта, не зная условий переднего края. Сейчас у меня много работы, ты сам понимаешь, какие бывают случаи, и много таких, о которых писалось в статье, но всё это безвозвратно. Сколько было у меня таких случаев. Вот и вчера, и сегодня, а всех этих людей я знаю, все они знают меня, и от этого вдвойне тяжело. Жизнь и условия фронтовые не подходят ни под какие статьи и правила.
Уже за нами инстанция, за нами медсанбат, они и то не знают и не представляют себе нашей жизни, т. к. находятся за 15 км от переднего края. Вот я пишу письмо, а рядом в палате лежат раненые, на улице гул артиллерийских залпов и разрывных снарядов, в 2,5 км противник. А я сижу и спокойно пишу. Ты не можешь этого представить, но это так.
Не побывав в условиях фронта вблизи переднего края, нельзя этого понять. Пройдёт время, может быть, я не поверю, что так было, а вам, когда я буду рассказывать, покажется это невозможным. Но мне хочется сказать словами одного поэта:
Под воющими бомбами в лесу,
Под пулями в пылающем дому
Я молча кладь солдатскую несу,
На тяжесть не поплачусь никому.
Вот, папуся, какие делишки. Обо мне не беспокойтесь, лишь бы вы все были живы и здоровы, только этого я хочу. Привет маме, Фенюше, я им тоже напишу. Целую вас крепко-крепко, Фрида.
* * *
«ЗДЕСЬ ПРИКАЗАНО СТОЯТЬ ДО ПОСЛЕДНЕГО»
Ханон Еселевич (Леонид Иосифович) Капул (1924–2002) Родился в Могилёве Белорусской ССР. Вскоре семья переехала в Ленинград. Здесь он окончил 9 классов. 24 июля 1941 года, в 17 лет, ушёл добровольцем на фронт. Служил рядовым во взводе разведки в 4-м истребительном батальоне войск НКВД. Со 2 февраля 1942 года служил в 12-й отдельной артиллерийской батарее Резерва Главного Командования, разведчиком на Карельском фронте, а с апреля 1943 по февраль 1945 года — радистом в 3-й батарее 354-го отделения артдивизиона того же фронта. Его брат Израиль погиб весной 1943 года. С февраля по май 1945 года — на 3-м Украинском фронте. Войну сержант Леонид Капул закончил на озере Балатон (Венгрия). После войны стал юристом, жил и работал в городе Опочка Псковской области.
Молодой солдат начал вести дневниковые записи через месяц после начала войны. Сохранилось девять его дневников. Ещё один, самый ранний (с 22 июля по 24 ноября 1941 года) пропал во время войны.
Дневник № 9. Отечественная война. Записи солдата Капул Леонида (декабрь 1944 — апрель 1945) (опубликован в сборнике «Сохрани мои письма…» Вып. 3. М., 2013. С. 177, 185–186.)
«Помню я и школу, помню 10 классов,
Не забыл и скрипку, помню Ленинград.
Был когда-то молод, а теперь старик я,
Четырёхлетний ветеран-солдат!»
10 марта [1945 г.]
Вчера переехали канал в районе деревни «Озёра». Немец жмёт, подходит к переправе. Здесь приказано стоять до последнего. Дивизион занял боевые порядки, приготовились к стрельбе прямой наводкой. Обозы отъехали назад. <…>
Обстановка всё время напряжённая. Около 18 часов. Немцы находятся недалеко от «Озёр». Ведут огонь по переправе. Ожидается артподготовка противника. Нахожусь на 3-й батарее у Гоублия в расчёте. На улице пошёл дождь.
12 марта [1945 г.]
С утра немцы ведут огонь по озёрам. Бьют десятиствольные миномёты [вероятно, шестиствольные установки «Небельверфер»]. Снаряды рвутся во всех концах. Вчера вечером 1 и 2 батареи снялись с прямой наводки и заняли закрытые о[гневые] п[озиции]. Наши подтягивают силы. Появляются самоходки и танки. Расчёт Абраменко 10-го числа подбил прямой наводкой «Пантеру».
Наша сторона господствует над немцами. У нас находятся господствующие позиции, а впереди протекает канал. Пехота занимает оборону по ту сторону канала. Этот рубеж приказано удержать, несмотря ни на что.
17 марта [1945 г.]
Около 8 часов утра. Все поднялись по тревоге. Немец пытается форсировать канал. С 3 часов ведёт арт. огонь. Снаряды рвутся всюду. Один упал рядом с домом, но не взорвался. Сижу одетый. Рядом автомат. На мадьяр доверяться нечего. В случае чего, то многие будут стрелять вдогонку, из припрятанного орудия.
27 марта [1945 г.]
Наступает великая сила!
Ну ладно, по порядку.
22 числа заняли огневые порядки в районе озера Балатон на северной оконечности. Какие чудные места. 25-го начали двигаться вперёд. Все дороги запружены войсками. Движутся колонны пехоты, артиллерии, мчатся танки и машины, и кажется, что этому потоку не будет конца. В обратном направлении едут машины немцев, мадьяры идут без охраны, идут румыны, увезённые сюда на работу.
Сегодня сделали марш в 35-40 км, а сегодня около 45 км, а фронт ещё далеко. Вчера проезжали через город Веспрем, весь разрушен. По дорогам и обочинам места сожжённой, разбитой и брошенной немецкой техники.
Валяются трупы. Сейчас остановились на обед, а затем опять вперёд, на Вену!
* * *
«НИНУ ПОХОРОНИЛИ НА ПУТИ К Г. БУДАПЕШТ»
Нина Федоровна Ганина (1925–1945), родилась во Владимирской области, сержант, фронтовой шофёр. Погибла в марте 1945 года в Венгрии под городом Кечкемет. О её гибели матери сообщила боевая подруга Анна Соловьева. Письмо опубликовано в сборнике «Хроника чувств» (Ярославль, 1990. С. 196.).
26 марта 1945 г.
Соболезнуя по Вашей дочери Нине Федоровне Ганиной, мы сообщаем о нашем славной девушке-шофере, которая при выполнении боевого задания, смело и решительно, со спокойным лицом готовилась выполнить последнее, но коварный враг вырвал её из нашего коллектива — лучшего боевого шофера, нашу Нину.
Нина в нашей части недавно, но её кроткость, спокойствие характера восприняли тотчас. Она в свободное от боёв время увлекалась песнями, этому способствовал её приятный голосок, она развлекалась сама, а вместе с ней и бойцы. За это полюбила её и узнала о ней вся наша часть. Нину узнали как хорошего организатора, девушку и лучшего шофера. Проезжая по Румынии и Венгрии, на Нину были обращены тысячи взглядов — когда она то притормозит, то даст газу.
Но проклятая смерть нашла её совершенно неожиданно: она пела песенку, а мы слушали её, лежа под стогом соломы, из её машины слышались команды по радио. Но болванка, выпущенная из немецкого танка, прошла мимо нас, но вонзилась в её позвоночник, затем в левую ногу.
Нина успела закричать: «Товарищ подполковник!». Но он был ранен этой же болванкой. Она больше не произнесла ни одного слова. Она лежала уже мёртвая, но с приоткрытыми веселыми глазами, которые говорили о совершенно неожиданной смерти и, кажется, песенка её ещё не закончена, её грубоватый голосок снова продолжит её любимую песенку.
Нину похоронили в Венгрии, на пути к г. Будапешт, в 5 км южнее г. Кечкемет, село Эяш. Был ожесточённый бой, немец переходил в частные контратаки. Нину пришлось хоронить под огнём, но мы своего фронтовика не оставили.
* * *
«ПРИШЛОСЬ МНЕ ПРОБЫТЬ В ЗВЕРИНЫХ ЛАПАХ»
Иосиф Наумович Береговский (1923–2010). Родился 1923 году в городе Ромны (нынешней Сумской области Украины), затем семья переехала в Киев. Окончил школу в 1940 году и поступил в Киевский политехнический институт, перед войной окончил первый курс. С началом войны эвакуировался из Киева в Туркмению, откуда был призван в армию. Окончил 2-е Туркестанскоое пулемётное училище, получил назначение командиром пулеметного взвода в 1-й гвардейский мехкорпус. С 1943 года воевал на Юго-Западном фронте, был ранен. Освобождал Донбасс и Украину. С конца декабря 1944 года участвовал в боях за освобождение Венгрии, форсировал Дунай в районе села Шерегелеш, юго-западнее Будапешта. Первого (по другим данным — девятого) января 1945 года во время прорыва немцев у озера Балатон, вблизи Секешфехервара, гвардии лейтенант Иосиф Березовский был контужен и попал в плен.
Вместе с группой пленных был отправлен в Австрию, в Шталаг 17А, а затем в Шталаг 17В, где содержались военнопленные стран антигитлеровской коалиции. Родные получили извещение о гибели. В Шталаге 17В познакомился с двумя евреями, Фридманом и Блевисом, выходцами из России, солдатами английской армии, которые забрали его из «русского барака». 8 мая 1945 года освобождён советскими войсками. После проверки в фильтрационных лагерях был оставлен на службе и направлен на Дальний Восток, на войну с Японией. За время пути война закончилась. Продолжил службу офицером внутренних войск в лагерях для военнопленных Квантунской армии. Последнее воинское звание — капитан. Награждён медалью «За взятие Будапешта». После демобилизации окончил Киевский политехнический институт. 25 лет работал сначала заместителем, а потом главным конструктором завода Черкасского машиностроительного завода имени Петровского. После эмиграции в США в 1998 году вёл активную общественную работу, был председателем регионального Совета ветеранов войны, членом Американского общества ветеранов войны.
Письмо Иосифа Береговского адресовано матери — Роне Львовне Береговской в город Ромны. Копию письма и фотографии в Архив Центра «Холокост» передали автор и его сын Н. И. Береговский (США). Опубликовано в сборнике «Сохрани мои письма….». Вып. 3. М., 2013. С. 263-264.
12 мая 1945 г.
Здравствуй, дорогая мамочка!
Конечно, тебя удивит это письмо, но ты не теряйся, а чувствуй себя хорошо. Как у нас говорят, всё хорошо, что хорошо кончается. 4 месяца тому назад меня захапали СС-цы из «Мёртвой головы» [3-я танковая дивизия СС «Мёртвая голова»], и пришлось мне это время пробыть в звериных лапах. Сама знаешь, что делали немцы с евреями, и как тяжело было мне под видом другой национальности и фамилии уцелеть.
За это время пришлось пережить многое, и благодаря победоносному наступлению нашей родной Красной Армии я после 3-месячной неволи был освобождён. Сейчас нахожусь в одном из городов Австрии, где сидел в лагере, и стараюсь в скором будущем попасть в свою часть.
Всё, что перенесено, и радость своего освобождения, можно только рассказать, об этом не опишешь. Чувствуя себя хорошо, живу, как говорится, бог в Одессе, всем обеспечен: сыт, пьян, нос в табаке.
Меня сейчас очень беспокоит, как ты себя чувствуешь, как твоё здоровье, где сейчас Лёва и что с ним. Как только получу свой адрес, я тебе сообщу. Ну пока, будь здорова, передаю привет всем нашим родным от меня.
Целую тебя крепко много — много раз. Твой Иосиф.