Хроника войны в письмах и дневниках. 5 июля 1942 и 1944 годов

Письма и дневниковые записи за другие даты

Продолжаем публикации в рамках проекта «Хроника войны в письмах и дневниках». При использовании текстов обязательна ссылка на наши сборники. Обращаем внимание, что в сборниках к публикуемым письмам даны дополнительные пояснения, сноски и комментарии.

 

Рудин Григорий Давидович (1906–1984). Родился в местечке Копысь Могилёвской губернии (ныне — Витебской области, Республика Беларусь). Учился в хедере (начальная еврейская школа), затем в семилетней школе. В 1924– 1925 гг. жил в Москве. В 1926–1929 гг. учился в Ленинградском техникуме печати (ныне — Санкт-Петербургский издательско-полиграфический техникум). До июля 1941 года работал секретарём-выпускающим в различных изданиях, а также выпускающим газеты «Ленинградская правда» (ныне — «Санкт-Петербургские ведомости»). Участник Советско-финляндской войны.

 В июле 1941 года вступил в Ленинградское народное ополчение. Окончил курсы лейтенантов в блокадном Ленинграде. Служил командиром взвода связи, сотрудником редакций фронтовых газет, начальником типографии 67-й армии на Ленинградском, 1-м Прибалтийском, 2-м Прибалтийском фронтах. Войну закончил в Курляндии в звании лейтенанта административной службы 167-го артполка 85-й стрелковой дивизии. Награждён орденом Красной Звезды (1945) и медалью «За оборону Ленинграда» (1943). Демобилизован в ноябре 1945 г. До 1977 г. работал выпускающим газеты «Ленинградская правда».

Письма Г. Д. Рудина адресованы жене, Софии Израилевне Рудиной (1908–1981), и сыну Михаилу (род. 1938). В июле 1941 г. они эвакуировались в город Кунгур Молотовской области (ныне — Пермского края). Там С. И. Рудина работала заведующей лабораторией Кунгурского аптекоуправления. В августе 1944 года вернулась с сыном в Ленинград.
Письма Григория и Софии Рудиных, фотографии и личные документы переданы сыном — М. Г. Рудиным (Нью-Йорк, США).

5 июля 1942 г.

Юпитер, ты сердишься,
Значит, ты не прав!

Родная Сонюрка!
Обвиняя меня, ты сама же напрасно злишься. И твой официальный тон, и «выканье» нисколько не убеждают меня в твоей правоте. Права ты только в том, что сердиться нам не надо, и слишком роптать на судьбу тоже не следует. Это письмо придёт к тебе в канун годовщины нашей разлуки, и пишется в годовщину моего вступления в ряды Красной Армии. Какой тяжёлый мы прожили год! Сколько трудностей, лишений, испытаний пришлось на наши головы! И всё же, повторяю, нам нечего слишком вздыхать и жаловаться. Ведь многим из наших соотечественников, многим нашим друзьям этот год стоил слишком дорого.

Проклятый, ненавистный враг принёс нашей стране, нашим людям столько горя, что вряд ли есть мера, чтобы его измерить, и трудно найти цену искупления за все зверства, издевательства и мучения. Хочется жить и жить, чтобы нам вместе быть свидетелями, участниками расплаты с гитлеровской камарильей.

Сонюренька, из моих писем ты немного знаешь о моей жизни, добавить ничего не могу. Живу неплохо, спокойно, даже слишком, как мы здесь говорим, не предвещает ли оно бурю. Ведь неудержимый ещё не отказался от своей бредовой мысли, отсюда и надо ожидать всего. Вместе с вами хочу надеяться на встречу, на возврат в родной дом, но разве можно себе заказать такую участь, быть гарантированным «за цельность и сохранность». <…>

Сонюренька! Из твоих писем я всё же не могу выяснить, можно ли купить на рынке необходимое, пусть за высокие цены, или нет, или же только в обмен? Пока у тебя есть возможность — покупай, я не отказываюсь от своих слов — Мишеньке нужна здоровая мать. Деньгами я тебе и впредь буду помогать, вещи же пересылать пока не вижу возможности, и если что и надо сменить, не язви («…а их у меня очень много»), меняй и поддерживай здоровье. <…>

Как ты сейчас устроилась с Мишуткой? Как здоровье? Один только раз лягнула лошадь Мишутку? Ничего, не волнуйся, крепче будет и в следующий раз будет знать, как не надо подходить.

Рудины были не раз биты, и под телегами, и под лошадьми находились, бодал их рогатый скот — и ничего. Самостоятельно выросли, определились, нашли своё место под луной. Хотелось бы, чтобы маленький Рудёныш — всё же если испытал бы немного трудностей — меньше перенёс, счастливее был. Будьте здоровы, родненькие мои.
Крепко целую вас. Григорий.

«Сохрани мои письма…». Вып. 6, 2021. С. 86, 96–97.

 

Шарлат Моисей Семёнович (Шимонович) (1905–1967). Родился в городе Вилейка Виленской губернии (ныне —
Минской области, Республика Беларусь). В 1915 году эвакуировался с семьёй в Арзамас. После революции семья переехала в Москву. До войны Моисей Шарлат окончил 10 классов, работал счетоводом.

В октябре 1941 года ушёл в народное ополчение, затем воевал на Калининском фронте. Рядовой, стрелок. В феврале 1942 года тяжело ранен, находился на излечении в тылу. В июне направлен миномётчиком в 1075-й стрелковый полк 316-й стрелковой дивизии (дивизия второго формирования; к «Панфиловской» отношения не имеет). В январе 1943 года вновь тяжело ранен под Сталинградом, будучи наводчиком 82-мм миномёта в 1026-й стрелковом полку 260-й стрелковой дивизии. По излечении служил писарем, а с апреля 1944 года — автоматчиком 367-го гвардейского
тяжёлого самоходно-артиллерийского полка. Сражался на 2-м Украинском, 3-м Белорусском и 1-м Прибалтийском фронтах. Награждён медалями «За боевые заслуги» (1945), «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда». После войны работал в «Интуристе».

Письма Моисея Шарлата адресованы жене, Марии Вульфовне (1911–1983) (в письмах — Маня), дочери Фаине (1931–2007), сыну Ефиму (род. 1938), а также отцу — Шарлату Семёну (Шимону) Соломоновичу (1881–1994). Семья была эвакуирована в село Миловка под Уфой, в 1943 году вернулась в Москву.
Копии писем и фотография переданы внуком М. С. Шарлата — В. А. Аграновичем (Москва).

5 июля 1942 г. ст. Мстёра Горьков[ской] ж. д. Иван[овской] области. Лагеря

Мои дорогие! 30 июня я вам сообщил, что прибыл сюда в часть, в лагеря, и нахожусь в артиллерийской батарее в качестве миномётчика. <…>
Здесь находиться гораздо лучше, чем под Чкаловым. Природа здесь замечательная. В Чкалове одна степь и ветры, а днём так печёт, что у меня вся кожа лица и рук лупилась всё время. Построили сами шалаши и хорошо здесь устроились. <…>

Вас, наверно, интересует, как я стал миномётчиком-артиллери
стом. По прибытии в запасн[ой] полк в Чкалове меня тут же зачислили во взвод миномётчиков крупного калибра, а миномёт, из которого я научился стрелять, полковой. Его очень легко освоить, но зачисляют только грамотных людей. Вообще всякое оружие легко при желании
освоить.

Мне везде предлагали пойти поучиться военному делу на 45 дней и получить звание командира, но я категорически отказался. Так как я ещё военное дело не полюбил и не дождусь того дня, когда я опять стану гражданским человеком. Но пока мы не разобьём нашего врага, придётся мне служить в армии до конца войны, и я с этими мыслями свыкся и больше не думаю ни о чём. Главное, мне знать о вас и о моих родных, что они здоровы, и у них всё в порядке. <…>

Фаинька! Тебе уже исполнилось 11 лет, ты уже большая девочка. Помогаешь ли маме? В 5-й класс ты, наверно, перешла отличницей. Сообщи мне. Целую и обнимаю тебя крепко-крепко.
Мой сынок Фимочка! У меня совсем нет слов для выражения моих чувств к тебе. Целую тебя и обнимаю 1000 раз. Твой папа, жаждущий тебя видеть хоть одним глазом.

Дорогой папа! Как я жалею, что наша переписка оборвалась. Мои письма и ответ на твои письма ты, наверно, получил и читал. Ничего не поделаешь, так диктует наша жизнь, и так диктуется и моя жизнь. Отпуск из госпиталя, сколько я ни хлопотал, мне не дали. Меня выписали из госпиталя хромым. И через месяц я только перестал хромать. Сейчас я чувствую себя хорошо и не хромаю, но шрам на ноге остался большой. Как твоё здоровье? Напиши обо всём мне. Как Аня, Рая?
Будьте все здоровы. Желаю вам всего наилучшего.
Целую, Миша.

«Сохрани мои письма…». Вып. 6, 2021. С. 130, 135–136.

 

Сагалов Михаил (Мордух) Самойлович (Самуилович) (1915–1942). Родился в местечке Корма Могилевской губернии (ныне — посёлок в Гомельской области, Республика Беларусь). Кадровый военный. Участник походов 1939 года и Советско-финляндской войны. Старший лейтенант, помощник начштаба полка по оперативной части. Служил в 507-м стрелковом полку 48-й стрелковой дивизии на Западном фронте. Умер от ран 7 июля 1942 года. Похоронен в Тамбове на красноармейском (ныне — Воздвиженском) кладбище. Родственники М. С. Сагалова были расстреляны оккупантами в местечке Корма в ноябре 1941 года

Фронтовые письма М. С. Сагалова адресованы жене — Лее (Лизе) Менделевне Эпштейн. Вместе с родившимся в мае 1941 года сыном Ароном (Аликом) она эвакуировались из Белоруссии в село Фёдоровка Башкирской АССР (ныне — Республика Башкортостан).
Копии писем и фотография переданы сыном и внуком автора — А. М. и М. А. Сагаловыми (Малаховка).

5 июля 1942 г.

Здравствуй, Лиза. Сообщаю, что я здоров, чувствую себя хорошо. Я послал тебе очень много писем, но ответа не получаю. Не знаю, почему. Возможно, тебе уже надоело мне писать, то сообщи, и я перестану тебе писать и надоедать письмами. Первое письмо я послал тебе ровно 45 дней тому назад. За это время я уже мог бы получить ответ, но этого ты не делаешь. На этом я кончаю.
Миша.

«Сохрани мои письма…». Вып. 4, 2016. С. 63, 72.

 

Городенский Лев Маркович (1924–1991). Родился в Москве. До войны учился в полиграфическом институте на факультете журналистики. Призван в РККА из Татарской АССР (ныне — Республика Татарстан) в апреле 1943 года. На фронте — с июня 1944 года. Воевал на Ленинградском, 1-м Прибалтийском, 1-м Белорусском фронтах. Младший сержант. Пять раз был ранен.

Письма Л. М. Городенского адресованы родителям — Марку Исааковичу и Фире Марковне Городенским в Москву. Копии писем и фотография переданы вдовой Л. М. Городенского — Л. В. Городенской (Москва).

5 июля 1944 г.

Дорогие родители!
Прошёл всего месяц, как я выехал с Москвы, но сколько пройдено за этот месяц. До 9 июня мы были на колёсах, 9–20-[го] мои ноги прошли около трёхсот километров, и с 20–23 [июня] я находился на передовой в обороне. 23 июня на рассвете мы пошли на штурм обороны немцев. Наступали по траншеям, по полю, но большинство — по болотам. Враг вёл сильный артиллерийский и миномётный огонь — снаряды и мины рвались то сзади, то спереди, то влево, то вправо, то прямо над ухом просвистит и где-то рядом разорвётся, а я пригнусь — и невредим.

В 9 часов утра мы стали наступать по болоту, по колено, а то и до пупка в воде. Вот было жарко, но никто из наших не струсил и не отставал. Все скинули шинели, мешки. Только полные карманы набили патронами. Я шинель и мешок, полный сухарей, трофейных сигар и кое-каких своих вещей, оставил в кустах перед болотом. В 10 часов меня ранила осколком мина в шею. Я ничего не чувствовал, сразу перевязали, и хотел идти дальше, но повязка очень давила шею — перевязывал не санитар, а боец. Я присел, и стали с одним перевязывать снова. У меня даже мысли не было, что осколок мог остаться в шее, я думал, просто поцарапало. Когда я снова перевязывался, наши ушли вперед метров на 40.

Мимо прошёл санинструктор другой роты и подошёл ко мне. Я ему говорю: «Посмотри, как поцарапало», а он рукой пощупал и говорит: «Давай немедленно иди в санитарную роту, у тебя застрял осколок». Пришлось идти обратно. Шинель и вещевой мешок спокойно лежали на старом месте — на передовой шинель и сухари можно достать в любом количестве, конечно, в наступлении. Я взял все это и пошёл в Наркомздрав. Вообще, в обороне перед наступлением мы шутили: «Ну что, хлопцы, скоро кто куда, кто в Наркомзем, кто в Наркомздрав». Надо сказать, что, как ни странно, но Наркомзем успеха не имел, зато фрицы туда попадали в огромном количестве — их даже не хотели брать в плен, как взглянешь, так палец нажимает на спусковой крючок, и фрицу «капут».

Я очень жалею, что меня так скоро ранило. Кто остался невредимый и вошёл на станцию Шумилино – вот, где попользовались трофеями. И масло, и консервы, и колбаса, и вино, и хлеб, даже, как шутят: «На фронте часто огорченье — просят хлеб, дают печенье». Так и здесь. Тут ребята попировали и погнали немцев дальше на запад. Теперь моя часть далеко. А я лечусь в госпитале. Операцию не делают — хотят извлечь осколок другими методами. Я себя чувствую прекрасно, стал поправляться, и вид свежий, не похож на казанского Лёву.

По этому адресу вы можете писать мне письма, так как с месяц, а то и больше, я тут пробуду. Подробней не знаю, как писать. Теперь только жду от вас письма. Передайте привет всем родным, знакомым и соседям. Пусть кто-нибудь напишет.
А пока буду кончать. Целую вас крепко-крепко. С приветом, Лёва. 

«Сохрани мои письма…». Вып. 4, 2016. С. 225–227.