Мориц Хохшильд вечно был в разъездах. В начале 1930‑х его можно было встретить то в фешенебельных отелях Лондона, Нью‑Йорка и Парижа, то на почти непроходимых горных тропах в Боливийских Андах, где он, странствуя верхом на муле, искал рудные жилы. Согласно семейной легенде, во время такой вот поездки в отдаленное горное селение магнат‑горнопромышленник застал местного жителя за рисованием.
Художник боялся показать свое произведение Хохшильду: это же была карикатура на магната, портрет, мягко говоря, нелестный. Но магнат нашел это пародийное изображение столь забавным, что решил назначить художнику стипендию — пусть учится чертежному делу в Париже.
Хохшильд мог позволить себе такие вот шуточки на собственный счет. Рискованные, но проницательные решения сделали его одним из богатейших людей в Южной Америке в первой половине ХХ века и скандально прослывшим одним из трех боливийских «оловянных баронов». Все трое: Хохшильд, Симон Патиньо и выпускник Оксфорда Карлос Арамайо — сколотили капиталы на торговле боливийским оловом, весьма востребованным в первой половине ХХ века сырьем: из него делали комплектующие для самолетов и консервные банки, на него приходилось более 50% доходов Боливии от экспорта.
Считалось, что эти «бароны» образовали картель: «То был кружок олигархов, сговаривавшихся между собой, более могущественных, чем государство», — сказал мне боливийский историк Роберт Брокманн. В 1930‑х олово было главной статьей экспорта минералов из Боливии, а 72% экспорта олова контролировали «оловянные бароны», причем государству они выплачивали лишь 3% своей прибыли. О трех «баронах‑горнопромышленниках» помнят в основном в связи с их броским богатством, влиянием на политику Боливии, а также эксплуатацией шахтеров. «[Хохшильд] был жестоким дельцом; самым жестким из всех троих, — сказал мне Эдгар Рамирес, в прошлом профсоюзный деятель и архивист. — Президент Боливии хотел его расстрелять».